2 504 слова очень вольной авторской интерпретации.
читать дальшеЧай байховый – это если верить пакетику. С улыбающейся клубничкой. Она привыкла есть клубнику три раза в год – солнце над Темискирой щедрое на урожай. Чай из пакетика не похож на клубнику вовсе. Ни запахом, ни вкусом. Люди, думает Диана, складывая пакетик в два раза, потом в четыре (механически, остро отчеркивая сгиб ногтем), потом и в восемь – люди верят в то, что им рисуют. Чай истаивает медленно (лучше не пить его вовсе, раз он с такой «клубникой», а вот кофе в этих краях хорош, крепкий и терпкий) – по каплям, вместе с терпением. Это такая игра, думает Диана, перекатывая в пальцах кусочек сахара. Люди любят играть в игры. Им даже хватает наглости давать этим играм греческие названия. – Позволите за вами поухаживать? Для Дианы «ухаживать» – это про цветы. Про фруктовые деревья. Про собак на псарне. «Нет», – слабое слово для ее отвращения. – Конечно, – с акцентом. Диана тренировалась перед зеркалом вслух – не так округлять губы, не так огрублять речь. Акцент так и не вытравился. Отчего-то греческий язык – это для людей солнце и олива, речь мягкая, как свежее масло. Для Дианы родной язык – это камни и песок родного берега. Жесткий. Наждачный. Люди верят в то, что сами себе рисуют, напоминает Диана самой себе. Сосредотачивается. Игра называется «психология», хотя сегодня из уст человека перед ней она получила другое название (другую обманку, которой нужно верить) – «диалог». И для этой игры чай (в шестнадцатый раз, Диана считает встречи). И мягкая улыбка (Диана ей не верит). И блеск – отточенной закаленной стали. Опасная игра по нечестным правилам – для кулачного боя в сапоге нож не прячут. – Сильно поранились? Бинт на запястье намотан туго, слой к слою, без просветов, схвачен бантиком на среднем пальце в тканевое колечко. Диане неудобно сжимать пальцы – но не более того. – Кровь шла довольно долго, – Диана мучительно долго (целую секунду) вспоминает – чего не хватает. Прячет свою заминку за глотком чая. Поспешно отводит глаза (полезная привычка не сводить с собеседника взгляда ни на секунду, но не сейчас). Чего не хватает для достоверности? – Голова немного кружится. Не хватает немного слабости. Диана знает, что это такое – «слабость». Никогда не испытывала, но много читала про нее. – Может, все-таки позволите мне осмотреть? Я все-таки получал общее медицинское… – У меня за плечами школа фельдшеров, без нее к детям в этой школе не подпустят. – Мне кажется, вы все-таки слегка перетянули ткань, – Диана не отдергивает руки от чужих пальцев, хотя те и просят хлеста – обратной стороной ладони, костяшками, до звонкой обидной боли. Вместо этого она чуть заметно (фальшиво) морщится – пальцы тут же исчезают сами. – Я вполне могу плеснуть на запястье перекисью самостоятельно, не так там все смертельно. Чай – это бесконечный ритуал. Диана его не пьет, он – не прикасается к чашке. И раз в несколько минут он доливает еще – по десятку капель, но так, чтобы вода вставала вровень с краем, натягивалась по нему и дрожала выпуклой осязаемой полусферой. Он умеет остановиться – за секунду до того, как этой полусфере расплескаться неопрятным пятном. За одну каплю «до». И когда чай изойдет паром достаточно, он тоже коснется им губ, но не более. Диана впервые встретила человека, который смотрит на собеседника поверх чашки. И отводит глаза, словно пойманный на чем-то незаконном. – Хотите сказать мне что-то? – Диана вспоминает об улыбке в самую последнюю секунду. С улыбкой и вопрос звучит иначе. Мягче. Звучит действительно вопросом, а не приставленным к горлу клинком – амазонки даже слова обращают в металл. Иногда Диане кажется, что именно этот металл ее в итоге и сгубит. Войдет в сердце со спины, в тот момент, когда она не будет этого ожидать. Его слова – это пока что не сталь, но плеть. Самый ее танцующий кончик, но Диана знает – плетью можно резать, если ее держат умелые руки. Мягкими интонациями, незаметными жестами, бархатным голосом – уже шестнадцать раз он ударял так, что кожа почти лопалась. Пугающе, пугающе близко подбирается он к самой сути. Обманными путями. С неизвестными целями. – Пожалуй, стоило бы прочитать вам лекцию по технике безопасности, – звучит он с укоризной. – Я ознакомилась с Положением в первый же день, – улыбается Диана. – Помню наизусть. – Тогда вы должны знать, что в случае нападения террористов вам полагалось выполнять все их требования. То есть, сесть в углу с детьми и ждать, пока не сработает SWAT, – кап-кап-кап – до самого края. – Но ни в коем случае не действовать самостоятельно. И уж тем более не набрасываться на террориста с кулаками. И что-то идет не так, потому что последняя капля, набухшая, толстая, срывается тяжело, взметнув воду короной на какую-то секунду. На эту же секунду лицо с профессионально-участливого становится злым. Только в отражении. – К сожалению, этика не позволила мне поступить иначе, – иногда Диана думает, что в их языке даже слишком много слов из ее родной речи. – Он угрожал убить ребенка. – Если память мне не изменяет, первая наша встреча состоялась именно из-за ваших трений с мистером Гулом, – салфетка убирает потеки быстро, но пятнышко все равно остается: в его речи тоже есть такое «пятнышко». – Помнится, он оскорбил вас… – Неважно, как он меня оскорблял, – улыбка чуть трогает губы Дианы. – Он получил свое в споре, не сумев контраргументровать. После получил свое, когда с аргументов сорвался на оскорбления. Помнится, вы сами это мне внушали. В первую нашу встречу, – напомнила ему Диана не без иронии. Брошенный вызов, звучит в голове Дианы голос (то ли чужой, то ли собственный – не разобрать) – должен быть принят. Неважно, из чьих он рук – ребенка или старика, лишь бы цена была соразмерной. Удар – заслуженным. А для защиты (это – голос мудрости, быть может – подсказка самой Афины) – для защиты все равны перед тем, в чьих руках сила. – «Роль личности в становлении Древнего Рима». Так, помнится, звучала тема вашего урока. Только мистер Гул утверждал, что вы ее несколько переиначили в «Роль женщины в становлении Древнего Рима». Диана общается с другими учительницами – и иногда ей кажется, что людская память не держит ничего дальше списка покупок на завтрашний день. Ее собеседник помнил имя дочери Сервия Туллия и даже настоящую мать Ромула и Рема, не одну лишь Капитолийскую Волчицу. Наверное, так и положено для человека, если его профессия звучит настолько по-гречески. – Мальчики в таком возрасте очень любят противопоставлять себя девочкам во всем, – Диана чуть улыбается, проводя пальцем по краю чашки. – Знаете, как это бывает: считают, кого в классе больше, мальчиков или девочек. Цепляются за любую псевдонаучную новостишку вроде «Мозг мужчины на три процента тяжелее женского». Злятся на известие о том, что мужчины живут в среднем на пять лет меньше. Мистер Гул – очень талантливый ребенок, Дэмиэну, как мне кажется, и вовсе школа не нужна. И тот факт, что мы слегка расходимся в точках зрения на историю Древнего Рима, – короткий взгляд – как росчерк пера. Диана ставит (надеется, что ставит) точку. – Не должен влиять на мое к нему отношение. Если бы террористы угрожали убить любого другого ребенка, я вступилась бы за него точно так же. Диане кажется, что она смотрит спектакль – с самой дальней трибуны театра. Она сидит под палящим солнце Темискиры на ледяной мраморной скамье, чужой голос доносится издалека, маска актера кажется гротескно яркой с такого расстояния, а игра – мелкой, фальшивой, притворной. Это ощущение – не в первый раз и не в последний. Маска ее собеседника маленькая, ей не укрыть собой чего-то огромного и (она знает) страшного, ворочающегося за ней. Но она слишком яркая, чтобы от маленькой точки легко было отвести взгляд. – Такая самоотверженность достойна медали за отвагу. Ваше лицо облетело все местные газеты. Я могу поспособствовать, чтобы новость пошла и дальше, – улыбается он. – Вплоть до президента. – Зачем? – удивляется Диана так, что едва не расплескивает чай. – Люди должны знать своих героев в лицо, – хлыст вновь раскручивается и вновь бьет-лижет кожу – самым кончиком, опасно-остро. Диана с трудом удерживает лицо. – Мне кажется, что простая школьная учительница, которой едва не выбили окно – вряд ли такая уж интересная новость для президента, – отшучивается она. – Медали получают и за меньшее, – настаивает мужчина. – Я не люблю лишнего внимания к себе, – в самую последнюю секунду Диана понимает, что конкретно этими словами она допустила ошибку. Прикусывает язык – поздно. Люди верят в то, что пишут для них на обертках. На обертке школьного психолога (дверь приемной открыта в любое время не только для школьников, но и для работников, иногда даже для родителей с особо толстым кошельком) Брюса Томаса Уэйна написано, что он целитель душ и человек, для которого чужое душевное спокойствие – не только подписанный чек в кармане (деньги – такая глупость), но и единственный смысл жизни. В это он играет. В это верят люди на первых трибунах театра. Пока что Диане кажется, что за маской человек, для которого чужая душа – это головоломка. Простая и несложная. Тысячи одинаковых головоломок с одинаковыми проблемами: депрессия из-за низкой успеваемости, неуверенность в себе, страх перед родителями и экзаменами. Такие он решает с закрытыми глазами на три щелчка пальцами: из кабинета Брюса Уэйна никто не уходит взвинченным. Просто дар – успокаивать людей («Решать головоломки») и приводить их к внутреннему равновесию.
читать дальше– Не мне вам навязываться, – теперь он выглядит почти довольным. И лишь он сам знает, какой частью головоломки стал ее ответ. – Но для простой школьной учительницы, как вы говорите, у вас замечательно поставлен удар слева. И скорость реакции на грани фантастики: вы были в слепой зоне камеры, но звук… как будто вы просто увернулись от пули. – Всего лишь аффект, – пожимает Диана плечами. – У меня до сих пор побаливает локоть, а ведь уже неделя прошла. Диана вспоминает каждую секунду того вечера: не выдала ли она себя чем-нибудь? Выбросила наручные часы, в которых застряла пуля, позволила откинуть себя в окно (там, где были тяжелые гардины, чтобы оправдать отсутствие серьезных ран), даже «вывихнула» колено. И все равно ей кажется, что она что-то забыла. – Не напомните, кем был ваш отец? – неожиданно интересуется Брюс. Так неожиданно, что увлеченная воспоминаниями (покадрово: подножка, отбить пулю, броситься на врага, отлететь в окно, закутаться в протянутое спасателями непонятно зачем одеяло) Диана дает ответ, врезавшийся со всей легендой в подкорку, машинально. – Я росла без отца, – не думая, к чему он это спрашивает. – А каким образом… – спохватывается она. – Подобную реакцию на столь серьезное происшествие и близость смерти я видел только у одной своей знакомой, отцом которой был генерал, – произносит Брюс как что-то совершенно незначительное. – Реакцию? – недоуменно (и досадливо) хмурится Диана. – Отсутствие реакции, – вместе с ним улыбаются только кончики его губ – но не глаза. И плеть его слов кажется теперь еще и пропитанной ядом. – Как будто для вас боевые действия – нечто совершенно нормальное. Собственно, я пригласил вас выпить чай, дабы оказать вам надлежащую помощь. Думал, что помогу вам справиться с посттравматическим шоком. Но такое чувство, что вы бы уже забыли о произошедшем. Если бы вам не напоминали об этом постоянно назойливые коллеги вроде меня. Диана пьет чай – медленно, цедит его, выигрывая время, чтобы осмотреться. И оставленный (явно самим Брюсом, а не его секретаршей – рыженькой глупышкой-щебетуньей) выпуск «Daily Planet» с сообщением о таинственном незнакомце, который патрулирует самые грязные улицы Готэма по ночам… Незнакомец на первой полосе в статье за авторством Лоис Лэйн. А происшествие с Дианой – на десятой. Диане не хочется верить, что до разгадки можно дойти своим умом обычному школьному психологу. – Мне кажется, я еще не в полной мере осознала, – пробормотала Диана. Картинно запустила пальцы в челку. Вздохнула (как пишут обычно – судорожно). – Сплю целыми сутками, на работе как в оцепенении. Если честно, то говорить даже с вами из вежливости на эту тему… – покачивает она головой. И понимает, что ее маска тоже достаточно яркая, пусть и спектакль – совершенно безвкусный. Пока что этой маски достаточно. Пока что. Потому что она совершенно не уверена, что ее школьный психолог – такой уж обычный. Спектакль превращается из лиричной почти-трагедии в комедию, когда Брюс трогательно-сердечным жестом кладет свою ладонь поверх ее и доверительно пожимает. Мозоли, безошибочно отмечает Диана, наверняка списывает на верховую езду (при такой школе, разумеется, есть своя конюшня и свой взвод грумов), хотя никакой уздой таких не набить. – Тогда я просто обязан дать вам несколько советов… Диана слушает все, что уже читала много раз. Эта игра называется «психотерапия». И если верить книгам, в нее играют либо слабые люди, либо те, что опасно близки к слабости. Брюс знает правила этой игры в совершенстве. Он мягок и настойчив. Он убедителен. Он проникновенно говорит. И он, Диана почти наверняка знает, пытается прочитать по движению ее ладони под его пальцами что-то еще. Что-то, для чего не нужно слов. Диана не собирается давать ему зацепок и подсказок – их и так было достаточно. Диана выслушает. Диана покивает в нужных местах и даже поприкусывает губу (в тех местах, где расставлены «триггеры», где ей положено вздрагивать, как пережившей шок жертве). Диана позволит ему галантно отодвинуть ее стул, позволит подать себе руку и позволит накинуть на плечи пальто (хотя не так уж холоден даже для нее, дочери жаркой Греции, этот вечер) и даже взять себя под локоть. Маска на лице Брюса Уэйна, любителя загадок, скажет ей, что Брюс Уэйн беспокоится. Скажет, что он просто обязан проводить Диану домой. «Потому что на улицах слишком опасно», – после этих слов он как будто ждет (если не показалось), что она возмутится и выдернет руку. «Роль женщины в становлении Древнего Рима», конечно же. Диана улыбается – благосклонно. И почти не старается спрятать насмешку – таких женщин, которые выдергивают руку, здесь зовут «феминистками». Если бы она с самого начала провозгласила себя такой, насколько проще было бы. Теперь эту отгадку ему не подбросить – Брюс Уэйн не поверит. На самом деле, думает Диана, вышагивая по бульвару, ведущему к квартире, которую она снимает, можно было бы отказаться еще после первой встречи. Можно было бы найти другого психолога и при необходимости показывать администрации (слишком много конфликтов для столь короткого срока в мире людей) его рекомендации. Можно было бы и вовсе их подделать, как Диана подделала все документы для своей тайной миссии в Мир Патриархов. Можно было бы даже убить его. Незаметно. Обставить дело как несчастный случай – их так много может случиться в мире, где люди верят тому, что написано на пакетиках с чаем, в котором никогда не было клубники. Вместо этого Диана коротко и не слишком сильно пожимает своему спутнику пальцы на пороге квартиры – не приглашая его внутрь, разумеется. Вечер поздний, а она ведь тоже очень беспокоится за Брюса Уэйна, которому добираться домой через полгорода от ее квартиры (и будь она проклята Гадесом, если он не хмыкнул на этой фразе). Минуту спустя Диана смотрит вслед уходящему мужчине, не зажигая верхний свет – долго. Внимательно. Проницательно – в темноте не такой яркой кажется маска, кажется даже, что образ за ней виден куда четче. Он напоминает Диане что-то животное, но не слишком ожидаемое – не тигр и не лев. Скорее уж что-то… «Это летучая мышь». У нее есть уверенность, что он видит ее у окна затылком. Она почти наверняка знает, что этот мужчина – воин. Едва ли не первый, встреченный ею в Мире Патриархов. И скрывающий что-то, что он прячет под своей упаковкой школьного психолога. «Недоверчивый, нелюдимый, но постоянно на людях, не терпящий неизвестности, ненавидящий загадки и жить без них неспособный», – подытоживает Диана про себя. Проводит пальцем по губам. И идет переодеваться – сна ей в сутки нужно совсем немного, трех-четырех часов ближе к рассвету вполне достаточно, если спать правильно. А Готэм – мрачный город, который никогда не спит. Возможно, самый мрачный из всех, что Диане приходилось видеть. Даже если придется стерпеть еще шестнадцать раз, Диана продолжит этот ритуал – не пить с ним чай в учительской и говорить, якобы для снятия напряжения (если верить всему прочитанному, половина Америки сидит на антидепрессантах из-за того, что зовется стрессом). Потому что однажды она поймает – сперва его хлыст, а потом и самый край маски. Сдернет ее и заглянет дальше того, что Брюс Уэйн показывает всему миру. Потому что она, пусть и всего лишь преподаватель истории, но тоже бесконечно влюблена в загадки.
Дорогой автор! Перечитываю и не нарадуюсь, да)) Мне так нравится, какая мрачная параноидально-шпионская эпопея выросла из такой вроде бы безобидной по тексту заявки))) И всё так замечательно в духе города Готэма, но при этом Диана остаётся собой)
-
-
15.03.2012 в 10:11читать дальше
-
-
15.03.2012 в 10:11-
-
15.03.2012 в 11:52Перечитываю и не нарадуюсь, да))
Мне так нравится, какая мрачная параноидально-шпионская эпопея выросла из такой вроде бы безобидной по тексту заявки)))
И всё так замечательно в духе города Готэма, но при этом Диана остаётся собой)
Спасибо ещё раз
Заказчик
-
-
15.03.2012 в 12:24уцененныйавтор очень рад это слышать)Всегда к вашим)
-
-
15.03.2012 в 12:50З.